владелец нескольких лондонских газет, поднял глаза и, вначале недоумевая, а затем испытующе и с интересом, рассматривал секретаря, как если бы перед ним был дикий зверь в клетке зоопарка.

Секретарь выглядел одичавшим, — много раз вымокшая одежда облегала тело грязной коркой, борода и усы, сквозь которые сейчас светилась смущенная улыбка, свалялись. Но его глаза, в которых трагически переплелись нужда и благородство, несколько секунд спокойно смотрели в глаза англичанину. Два мира смотрели друг на друга.

— Кто вы такой?

Еще до того как секретарь успел ответить, из-за кустов на песчаной дорожке появился ливрейный лакей и, кланяясь, подошел к англичанину.

— Кельнер из «Золотого гуся» просит, сударь, разрешения поговорить с вами.

Англичанин обернулся и закричал с необъяснимой яростью:

— Да оставит он меня, наконец, в покое или нет!

Лакей поспешно исчез, а хозяин замка, рассерженный, что его гостя потревожили, быстро спустился с судейской вышки. Англичанин, сорок лет назад учившийся в Германии, рассказал ему, что вчера, когда он прогуливался по городку, ему вдруг захотелось франкфуртских сосисок с хреном и он зашел в трактир «Золотой гусь».

Секретарь, стоявший совсем близко у решетки, жадно слушал.

Англичанину понравился какой-то жест кельнера. В порыве мимолетного человеколюбия, вызванного смесью сентиментальных воспоминаний юности и удовлетворения от неожиданного удовольствия, он заплатил за сосиски стофунтовой банкнотой и ушел. Десять секунд спустя, на улице, он и думать забыл о сосисках, юношеских воспоминаниях, кельнере и стофунтовой банкноте.

Не успел англичанин окончить свой рассказ, как опять появился лакей и, заикаясь от страха, доложил, что кельнер не хочет уходить.

В эту минуту и сам кельнер предстал перед англичанином. Сияя от сознания собственной честности и восхищенный самим собой, он представлял себе, какое прекрасное впечатление произведет его поступок; торжествующе улыбаясь, он произнес:

— Произошла, очевидно, ошибка. Вы, вероятно…

— Сколько стоят сосиски?

— Восемьдесят пять пфеннигов.

— Давайте сюда! — Англичанин выхватил из рук кельнера стофунтовую банкноту. — Уплатите за сосиски, — бросил он лакею, удалившемуся вместе с ошалелым кельнером.

И тут секретарь с чувством произнес всего три слова:

— Ну и осел!

Не глядя, продолжая разговаривать с хозяином замка, англичанин протянул ему сквозь решетку стофунтовую банкноту. Секретарь не слышал конца истории. Он исчез.

Походка его изменилась: он мчался, не глядя по сторонам, держась очень прямо, полуоткрыв рот. Рука его все время нащупывала в кармане кредитку.

Он то и дело вынимал руку и украдкой смотрел на ладонь, на которой лежала скомканная бумажка.

С поспешностью человека, который хотел бы бежать, но старается не показать, что должен быстро скрыться, он пересек городок.

Случилось нечто невероятное. Он постепенно осознавал происшедшее. Наконец он пошел медленнее, огляделся и внимательно рассмотрел кредитку. Без сомнения — это была стофунтовая банкнота, и принадлежала она — ему. Он резко тряхнул головой и повел плечами, как бы освобождаясь от остатков сомнений. Снова и снова заливала его горячая волна радости, а потом он почувствовал чудесное, ободряющее спокойствие. И хотя на глазах его были слезы, в них отражалась улыбка, игравшая на губах. Мир вокруг него посветлел.

Еще раз волна радости чуть не свела его с ума и сердце сильно забилось, когда он представил себе, как покажет друзьям эту сказочную стофунтовую банкноту. От удовольствия он начал насвистывать. И, насвистывая, подошел к ним с противоположной стороны небрежной медленной походкой.

Оба друга все еще сидели за столом у трактира «Золотого гуся» и спорили о специфических особенностях аромата жаркого, доносившегося из кухни.

— Но это же жаркое из свинины, это-то я еще помню.

Портной устало возражал:

— Это телятина, ясное дело!

— Главное, что этот аромат пришелся вам по нутру… Все дело в масле.

— А ты все остришь?

В эту минуту на террасе появился кельнер, не успевший еще снять шляпу.

— Эй, что вам здесь надо? У нас не ночлежка!

«Да, да, дорогой мой, и я на твоем месте не был бы любезнее», — подумал секретарь.

Стеклянный Глаз неохотно встал:

— Вот уже крик поднял. А все время и не показывался,

— Еще бы, у него были дела поважнее. — Больше секретарь пока ничего не сказал. — Сиди, сиди.

— Нет, нельзя. Он, пожалуй, полицию вызовет.

Портной многозначительно постучал указательным пальцем по столу:

— Именно поэтому нам следует остаться. Именно поэтому! Если нас арестуют, мы получим еду.

— Да, но на вольном воздухе гораздо приятнее, — сказал секретарь с деланным спокойствием.

Ему было жаль их, потому что они ничего не знали о своем счастье. Но соблазн оттянуть триумф был очень велик. Он наслаждался сознанием, что в любую минуту может осчастливить своих друзей, подавленных заботами и безнадежностью.

Кельнер, погруженный в горькие размышления, стоял на террасе перед ящиками с цветами. Вдруг он неожиданно закричал:

— Убирайтесь вон! — и яростно захлопнул за собой стеклянную дверь.

— Теперь он вызовет полицию… Ну и пусть! — Портному было уже все равно.

— Пошли-ка лучше отсюда!

Оба посматривали на террасу. Секретарь решал, не положить ли ему быстро и незаметно кредитку на стол. Его рука уже было дрогнула. Но он не хотел разрушать чары великого чуда какой-то шуткой. Он подождал, пока они опять повернулись к столу.

Медленно вытащил он стофунтовую банкноту из кармана и, расправив, положил в центр стола.

— Она наша, — сказал он серьезно и откинулся на спинку.

— A-а, реклама?.. Знаю я эти штучки. — И Стеклянный Глаз равнодушно перевернул кредитку, ища на обороте восхваления какому-нибудь крему для ботинок.

— Если бы она была настоящей! — вздохнул портной, даже не взявший кредитку в руки. — Где ты ее подобрал?

Секретарь заговорил прерывающимся от волнения голосом:

— Кредитка настоящая, и она наша. Кредитка — это Южная Америка.

Между тем и Стеклянный Глаз разобрался, что банкнота настоящая. Но каким образом она может принадлежать им?

Где-то вдалеке уже маячила вера в чудо. Но тут Стеклянный Глаз резко дернул плечами, как бы сбрасывая что-то, и, не дожидаясь, когда вера закрадется в сердце, закричал с необычайной яростью:

— Нам и без того тошно! Так нечего зря комедию ломать… ты… ты… — он с трудом проглотил ругательство.

— Я верю вам, что вы не можете поверить. И мне вначале так казалось, тем не менее это факт. — В его голосе была теплота, действовавшая убедительнее, чем сама настоящая, узенькая, стофунтовая банкнота, лежащая на столе.

— Если это действительно правда… — В глазах портного отразился страх, не чересчур ли рано он поверил. Он отодвинулся.

— Откуда только у тебя стофунтовая кредитка? Это же невероятно! — сказал Стеклянный Глаз, уже начинавший верить. — Просто невероятно!

И секретарь начал:

— Такой счастливый случай может выпасть только раз в жизни. — Изо всех сил сдерживая вновь охватившее